Иван Исаевич Болотников (? – 1608), крестьянский вождь

Кремлевский сиделец

Дореволюционные историки называли Болотникова душегубом и разбойником, советские – борцом за справедливость, защитником угнетенных. И только в одном мнения ученых совпадали: Иван Исаевич был, бесспорно, незаурядным человеком своего времени – Смутного времени…

Жизнь Ивана Исаевича Болотникова (? – 1608) полна загадок. Был он не то боевым холопом из вооруженной свиты князя боярина Андрея Телятевского, не то просто слугой, но тоже холопом. Есть также гипотеза, будто предводитель восстания, потрясшего молодое государство Московское – это крапивенский Иван Болотников из мелкопоместных детей боярских, упомянутый в приказных делах за 1593 год, однако кроме совпадения имени и фамилии она ничем другим не подтверждается.

Предположительно от боярина Болотников бежал на Дон. Вместе с другими казаками участвовал в лихих набегах, попал в плен и был продан туркам в рабство на галеры. По другой версии, в Туретчину Иван Исаевич угодил, отбившись от боярского войска во время одного из боевых походов Телятевского. Так или иначе, освобождение пришло, когда в морской стычке галеру захватили то ли немцы, то ли итальянцы. Болотников оказался в Венеции и оттуда – через всю Европу – вернулся на Русь в разгар борьбы за трон, развернувшейся после смерти Бориса Годунова и провозглашения Василия Шуйского боярским царем.

По пути домой в польском городе Самборе Болотников встретился с бывшим приближенным Лжедмитрия I – беглым московским дворянином Михайлой Молчановым, выдававшим себя за чудом спасшегося Дмитрия. Хронист того времени Конрад Буссов, лично знавший Ивана Исаевича, с его слов пишет, что самозванец долго беседовал с Болотниковым и затем снабдил того письмом к своему сообщнику князю Шаховскому, который и поставил Ивана Исаевича во главе мятежнического бунта: «С толпой воров и бродяг… ходил он осаждать Москву, потом Коломну, Серпухов, засел в Калуге, которую защищал с геройской отвагой против всей московской рати… Когда же царь Василий лично выступил против него со 100-тысячным войском, Болотников перешел в укрепленную Тулу». Повстанцев же насчитывалось около 20 тысяч.

Началась планомерная осада. Главные силы Шуйского заняли позиции на левом берегу Упы по Крапивенской дороге и иным местам. На другом берегу, по каширской дороге на Червленой горе (в возвышенной части Заречья) и восточнее, к Тулице, стоял Каширский полк, около него «мурзы и татарва, и чуваша, и черемиса многие люди».

Болотников сам водил людей на вылазки, презирая смерть: «Из Тулы вылазки были на все стороны на всякой день по трижды и по четырежды, а все выходили люди с вогненным боем и многих московских людей ранили и побивали», – писал современник. По крепости била осадная артиллерия, войска неоднократно пытались взять ее штурмом, однако осажденные успешно отражали все приступы. Взятие кремля затягивалось, в царском стане нарастало недовольство, участились случаи бегства из полков. Царь и его советники «недомысля, что сотворить граду», пока муромский сын боярский Кровков не предложил устроить запруду и затопить непокорных. Два месяца тысячи ратников носили землю на берег Упы к устью Воронки в 2,5 верстах ниже кремля, «секли леса и клали солому и землю в мешках рогозинных». В конце августа вода поднялась так, что затопила и город, и кремль: «Людям от воды учала быть нужа большая, а хлеб и соль в осаде был дорог, да и не стало».

Теперь уже из Тулы к осаждающим пошли перебежчики, а предводители повстанцев рады были ухватиться за любую надежду. Писатель того времени московский пастор Мартин Бер рассказывал, например, как старый колдун-монах за сто рублей посулил Болотникову разрушить построенную царской ратью плотину. Ночью при лунном свете он, раздевшись, бросился при всех в Упу и долго был невидим. Наконец, явился весь в крови и объявил, что Шубник (так Болотников называл Василия Шуйского) с помощью 12 тысяч бесов запрудил реку. Половину из них монаху удалось-де склонить на сторону осажденных, но остальные воспротивились и избили его «досмерти». Впрочем, кремлевские сидельцы больше рассчитывали, конечно, на выручку со стороны Лжедмитрия, который, по слухам, был с войском где-то неподалеку. Тот, действительно, в сентябре двинулся на Брянск, но до Тулы не дошел.

В конце концов повстанцы вступили в переговоры с Шуйским, заявив, что оставят город, если им дадут возможность уйти с оружием «куда похотят». Переговоры завершились контрактом, который царь скрепил торжественной клятвой и целованием креста.

К 10 октября запруда была разрушена, вода спала и боярин Иван Колычев с войском первым вступил в Тулу. А Болотников явился вооруженный в царский стан, сошел с коня перед государевым шатром, обнажил меч, повесил его на шею и упал к ногам Василия, сказав: «Я исполнил свое обещание, служил верно тому, кто называл себя Дмитрием в Польше: справедливо или нет, не знаю, потому что сам я прежде никогда не видывал царя. Я не изменил своей клятве, но он выдал меня. Теперь я в твоей власти: если хочешь головы моей, то вели отсечь ее этою саблею, но если оставишь мне жизнь, то буду служить тебе так же верно, как и тому, кто не поддержал меня».

Оказав «всем мятежникам вообще милосердие и пощаду, царь Василий Иоаннович, окруженный сонмом бояр и воевод… восприял торжественное шествие через город в Предтечев монастырь, где приносил благодарение Господу за дарованную победу и одоление мятежников; осматривал все тульские укрепления, столь надежно выдержавшие кровопролитную и долговременную осаду», – пишет тульский историк Иван Афремов (1794–1866). Царь распустил войска на зиму по домам, а сам с торжеством отправился в Москву, где «взятие Тулы праздновали подобно взятию Казани».

О дальнейшей судьбе Болотникова Афремов ничего не говорит. А между тем Шуйский не сдержал слова и казнил ряд соратников Ивана Исаевича. Правда, самого Болотникова в силу его огромной популярности у народа сразу лишить жизни не решился, сослал в Каргополь – далекий город на реке Онеге. Современники свидетельствуют, что по пути туда поглазеть на него приходили бояре, дворяне и приказные люди городов, через которые везли вождя повстанцев. В ответ на насмешки он отвечал, что еще настанет время, когда будет зашивать их в медвежьи шкуры и травить собаками.

Через полгода после тульской трагедии, в марте 1608-го года, по царскому приказу Болотникова ослепили и утопили в проруби.

Валерий РУДЕНКО