Михаил Орлов - первый тульский диссидент.
Два века назад в тихой Черни отдали под суд учителя из Тулы, сочинявшего вольнодумные стихи. Молодой человек стал первым жителем Тульской губернии, кто пострадал за свободу слова.
Вольнодумство от тоски
Первого тульского диссидента звали Михаил Орлов. В 1835 году он только отметил свое совершеннолетие: ему исполнился 21 год, и первый же шаг во взрослую жизнь – в трактир - привел его на скамью подсудимых.
Михаил был сыном тульского священника и по настоянию отца окончил Тульскую духовную семинарию, но к выпуску понял, что его не прельщает сан священнослужителя. Орлов поступил в Тульскую губернскую гимназию, после которой получил право стать домашним учителем. Нашлась и подходящая вакансия – у детей помещика Тимирязева в Черни.
Поселок Чернь что сейчас, что два столетия назад считался в губернии глухой провинцией. Столица уезда и в начале XIX скорее напоминала село, нежели город. Как писали путешественники тех лет, «дома в Черни все вообще малы и бедны, ни один из них не отличается наружностью», «город сей беднейший из всех в Тульской губернии, и нет в нем ни одного каменного строения, кроме Никольской церкви».
Понятно почему, после шумной Тулы с широкой Киевской улицей, многоэтажными каменными домами, садами и театром, библиотеками и клубами, вчерашний гимназист, оказавшись в глуши, затосковал и, едва достигнув совершеннолетия, стал завсегдатаем местного трактира.
12 сентября 1835 года учитель принял здесь чрезмерную дозу «горячительного напитка» и «сделался так пьян, что едва мог идти». Проходивший мимо солдат из добрых побуждений оттащил парня в полицию, и тут из бокового кармана Орлова вывалилась бумажная тетрадь с надписью на титульном листе «стихи собственного сочинения». Полицмейстер, перелистав страницы, пришел в ужас от увиденной крамолы и тут же послал нарочного в Тулу со срочной депешей. Уже на утро о чернском
рифмоплете знало все губернское начальство, а учителя допрашивали с пристрастием в уездной тюрьме.
Нетрезвые стихи
Как выяснилось, молодой человек заглушал тоску вином и стихами, описывая за столиком трактира свои мытарства.
Брожу угрюмый и могильный.
Везде я слышу горький глас.
Везде я вижу дым кадильный.
Настал и скуки мрачный час.
Или
Представьте вы мое скитанье!
Уж зимний холод. В сюртуке
Иду я в класс, чуть-чуть не плача,
И книга тут в одной руке.
Иду всегда я, смерти алча,
В отчаянье кляну Богов.
И жар сильнее удвоен…
И всех святых я презираю
И чту уже их за врагов.
Резкие выражения по поводу Бога и церкви в стране, где православие было официальной религией, а святотатство каралось как уголовное преступление, ничего хорошего не сулили молодому поэту. Но строгие цензоры обнаружили в его записках и еще более вызывающее стихотворение с названием «К эшафоту».
Закон царей
И бич народа.
Вот лица палачей!
Вот знак Романовского рода.
Эти строки следствие расценило как посягательство, пусть и словесное, на членов Императорского Дома. Орлов тщетно пытался объяснить, что ни с кем не обсуждал свои настроения, писал, что думал, и не замышлял ничего дурного. Молодого человека обвинили «в развратной жизни и написании неприличных и дерзких стихов».
Покаяние
Всего через два месяца, 22 ноября 1835 года, его судьбу решали члены Тульской палаты уголовного суда, куда поступили материалы уголовного дела из Черни. За сочинение стихов против Бога, христианской веры и императорской фамилии Палата приговорила учителя к лишению всех прав и состояний и ссылке в Сибирь «в каторжную работу». Обычно за святотатство и преступления против высочайших особ в России карали ударами кнутом (до 50!) у позорного столба на главной площади. Но дворяне, купцы и лица духовного звания были освобождены от телесных наказаний, так что от прилюдной порки учителя спасла принадлежность к роду священников.
Впрочем, и ссылки ему удалось избежать.
Орлов написал прошение о помиловании на имя императора, и больше года провел в грязной камере уездной тюрьмы, ожидая решение своей участи.
Николай I, хоть и слыл жандармом Европы и на дух не переносил вольнодумства, все же простил юношу. 12 ноября 1836 года император подписал указ Правительствующему Сенату (в те годы это высший орган судебной власти в России) с требованием заменить гражданскую казнь (лишение всех прав и состояний) на «публичное церковное покаяние».
В один из дней конца 1836 года в Черни на площади у Никольской церкви учитель перед всем «миром» просил прощения за свои преступления, а потом еще в течение года замаливал грехи, став одним из послушников у настоятеля чернского храма.
Ирина Парамонова специально для сайта «Бренды Тулы»