Зимой 1437 года в Белевском княжестве разыгрались драматические события, исход которых сильно повлиял на дальнейшую историю становления Московского княжества и Русского государства вплоть до середины XVI века. Нашествие на Белев изгнанного из Золотой Орды хана Улу-Мухаммеда с малым войском имело для Москвы трагическую развязку и далеко идущие последствия. Эти события известны в истории под названием "белевщина". 

 

Осенью 1437 г. Улу-Мухаммед, потерпевший в Орде сокрушительное поражение, вынужден был искать прибежища в русских пределах: "…прибежал изгнанный из той же восточной страны царь Большой Золотой Орды, по имени Улу-Ахмет, с небольшой дружиной своей, и с царицами своими, и с детьми, …царства своего лишенный. И приблизился он к границам Русской земли, и послал свое моление со смирением к великому князю Василию Bасильевичу Московскому, …не рабом, но господином и любимым своим братом называя его, чтобы позволил тот ему беспрепятственно отдохнуть недолгое время от похода у границ своей земли и постепенно собрать разогнанных многочисленных его воинов, и возвратиться вскоре, на врага своего… Великий же князь разрешил царю приблизиться к своей земле, и сперва ни в чем не чинил ему препятствий и даже с честью принял его не как беглеца, но как царя и господина своего, и почтил его дарами, и большую дружбу с ним завел, относясь к нему как сын к отцу или как раб к своему господину… И дали друг другу царь и великий князь клятву, что не будут ничем обижать друг друга до тех пор, пока царь не уйдет из Русской земли. И дал князь великий царю для кочевья Белевские места". 

 

 

Русские летописи позволяют достаточно точно определить место размещения Улу-Мухаммеда. Согласно Софийской - он устроился на реке Белеве, по Устюжской - "царь против города сел в острозе". Здесь ясно различаются два укрепления на возвышенном берегу реки Оки - город Белев и "острог" на другой стороне глубокого оврага, по которому протекала река Белева. С наступлением зимы он устроил здесь Ледяную крепость: "от хврастия себе исплет, и снегом посыпа и водою поли, и смерзеся крепко, и", со своим малым воинством, "хоте ту зимовати". 

 

Местное предание не только сохранило в народе память о Ледяной крепости, но и указывает на то самое место, к северу от древнего городища, где она находилась. В середине XVI в. здесь был построен "новый острог". 

 

Надо отметить удачное расположение Ледяной крепости татар. С южной и с западной стороны от нее по дну оврага глубиной от 25 до 35 метров и шириной 70-120 метров протекала речка Белева. С востока город татар защищал крутой обрыв со стороны Оки, высотой не менее 40 метров. В случае нападения на крепость ее можно было атаковать только с одной стороны - с северной. Коридор, по которому можно было пройти в направлении Ледяной крепости, в самом узком месте составлял не более 300 м. в ширину. Такие предосторожности были предприняты не напрасно. 

 

Вскоре ситуация во взаимоотношениях Улу-Мухаммеда с Василием II изменилась. Хан стал собирать свое разогнанное войско и, "уходя в походы, разорял он чужие земли, словно орел, далеко отлетая от своего гнезда в поисках пищи". Вероятно, это могло быть Рязанское княжество, которое в конце 30-х гг. XV в. подвергалось частым набегам татар. Вполне очевидно, что русским князьям не нравилось соседство татарского хана, который находился в непосредственной близости от них, и они опасались его внезапного нападения. Некие ближайшие советники московского князя подстрекали его, говоря: "Князь, господин наш, когда зверь тонет, тогда его и убить спешат, ибо если он на берег выберется, то многих поразит и сокрушит, и неизвестно, - будет ли убит или же живым убежит".

 

В итоге Василий Васильевич склонился на сторону подстрекателей: "вняв горькому их совету, послал к царю своих послов сказать, чтобы побыстрей уходил из его земли, не ссорясь с ним. Тот же умолял позволить ему кочевать … Видя, что не слушается его царь и не хочет добром и по своей воле уйти, … послал он на царя своего брата, князя Дмитрия Галицкого, по прозвищу Шемяка, и с ним послал двадцать тысяч вооруженного войска, и обоих князей тверских послал, а с ними по десяти тысяч войска - и всех воинов было сорок тысяч, чтобы они, пойдя на царя, отогнали его от границ Русской земли". 

 

По Никоновской летописи Василий II послал "дву князей, Дмитреа Шемяку Юрьевичя да брата его Дмитреа Краснаго Юрьевичя, и прочих князей множество". По версии А.Лызлова, опубликованной им в конце XVII в., рязанский князь тоже прислал свои полки. На какие источники опирался Лызлов, автору установить не удалось, однако нам известно о существовании московско-рязанского договора 1433-34 гг., который предусматривал взаимное оказание военной помощи в случае внешней угрозы. 

 

В Тверской летописи сведения за этот год отсутствуют.

 

К началу декабря Улу-Мухаммеду удалось собрать не более трех тысяч воинов. Его положение осложнялось тем, что бежать было уже некуда. Орда для него была закрыта, русские без вмешательства союзного им Сигизмунда собирались его изгнать, а Свидригайло, занявший было сторону Сеид-Ахмеда, сам к тому времени влачил жалкое существование. Обозы татар были обременены пожитками, женщинами и детьми. Численное превосходство московской рати должно было обеспечить Юрьевичам безоговорочную победу. Уверенные в своих несметных полках в походе они не преминули заняться грабежом русских земель: "все пограбиша у своего же православнаго християньства и мучаху людеи из добытка, и животину биюще, назад себе отсылаху, ни с чим же не разыдошася, все грабяху и неподобная и скверная деяху". 

 

Когда угроза нападения русской рати стала неизбежной, "расстался царь с надеждой просить у смертного человека милости, и молясь, обратил глаза свои звериные к небу. И когда случилось ему остановиться на пути в некоем селе, пришел он к русской церкви. И упал он на землю перед дверями храма, у порога, не смея войти внутрь, стеная, и обливаясь слезами, и говоря так: "О, русский Бог! Слышал я о тебе, что милостив ты и праведен и не на лица человеческие смотришь, но отыскиваешь правду в сердцах. Увидь ныне скорбь и беду мою, и помоги, и будь нам справедливым судьей, свершив правосудие между мною и великим князем, и укажи вину каждого из нас. Ведь намерен он безвинно убить меня, выбрав удобное время, и хочет неправедно погубить меня, видя, что сильно притесняем я ныне многими напастями и бедами, и погибаю. Нарушил он обещание наше и преступил клятву, которую дали мы друг другу, и забыл он большую заботу мою о нем и прежнюю любовь к нему, как к любезному сыну. И не знаю я ничего, в чем бы помешал ему или обманул". 

 

По другому преданию, при заключении договора Улу-Мухаммеда с Василием II в поруки ими был избран святитель Николай Мирликийский. В религиозном сознании людей древней Руси Николай Угодник занимал место с самим Христом и Богородицей. На этот счет сохранились свидетельства наблюдательных иноземцев: "Николу … аки Бога почитают православные". Хан обратился к Святой иконе Николая, которая славилась как чудотворная, в селе Гостуни: "Муж праведный и святый, ты был порукой нашему договору и нашим клятвам! Видишь сам мою правоту; так будь же мне защитником и помощником". Это сказание - единственное свидетельство, которое вместе с Казанским летописцем говорит о священном договоре Улу-Мухаммеда с Василием II о ненападении друг на друга. Оно было "изображено на доске" и хранилось в селе Гостуни в Николо-Гостунском соборе. Все промосковские летописи об этом договоре умалчивают. 

 

Таким образом, Василий II нарушил священную клятву и свел под Белевом Улу-Мухаммеда, давшего ему ярлык на великое княжение, и своих конкурентов в борьбе за Московский престол - Дмитрия Шемяку и Дмитрия Красного.

 

Когда русские войска подошли к Белеву, "царь убоявся, видев многое множество полков русскиих" и "начат даватися во всю волю князем русским", те же "видевъше своих вои множество, а сих худо недостаточество", возгордившись приготовились к битве. 

 

Утром 4 декабря, построившись, русские полки пошли к Ледяной крепости. Татары вышли против них "и бысть им бои силен. И поможе бог христианом, побиша татар много, зятя царева оубиши и князеи много и татар, и в город вогнаша их". Были убиты двое русских князей Петр Кузьминский и Семен Волынец, которые гнались за татарами до половины города. Прочие же войска "от града воротишася". Судя по всему, татарам все же удалось отбить первую атаку и затвориться в своей крепости. Легкая победа в первом бою воодушевила московское войско. Далее предстоял штурм или осада Ледяного города. Победа была близка, однако итог нового сражения был совершенно не таким, на который рассчитывали московские воеводы - их полки потерпели сокрушительное поражение.

 

Русские летописи сообщают: "И был некий Григорий Протасьев, замыслил коварство, желая хитростью меж ними мир заключить; князья же русские доверились ему, ибо был этот лжец при Магомете-царе, и отговорил он их от боя, надеясь на мир". Протасьев "воиводам великаго князя говорити так: "Князь великий прислал ко мне, битися со царем не велел, а велел миритися, а полки роспустити". Штурм откладывался и "воиводы учали слабети". 

 

Согласно житию Даниила Переяславского, Григорий Протасьев "властельствовал" во Мценске, но потом "повелением же великого князя преселился оттуду в царствующий град Москву, с ним же приидоша множество людей". Несмотря на то, что Протасьев еще до марта 1436 г. оставался верным Свидригайле, вероятно, на службу Москве он перебрался еще до белевских событий, поэтому московские воеводы поверили, что тот пришел с посланием от великого князя. 

 

А между тем, "на ту ночь Григореи Протасьив послал своего человека ко царю во острог, чтобы еси утре на рать великаго князя пришел". На следующее утро "послал хан к князям русским и воеводам зятя своего Едибердея да князей Усейна Сараева да Усен-хозю. И сказали татары к ним: "Ханово слово даю вам, даю вам сына своего Мамутка и князей своих даю в заклад тому, если даст мне Бог буду на ханстве, и доколе буду жив, дотоле мне земли Русской остерегаться, а выходы мне не посылать, ни иное что; только прошу дать мне место до весны пребывать в странах сих и пропитаться". Но воеводы Андрей Федорович Голтяев и Василий Иванович Собакин, участвующие в переговорах, отвергли предложения татар. Хотя слова Протасьева, очевидно, привели их в замешательство, численный перевес по-прежнему был на стороне московских войск. Тогда татарские переговорщики сказали: "а сего ли не хотите? озритеся назад". Русские воеводы обернулись и увидели, что их войско бежит.

 

Тем утром "мгла бысть великая", и татары незаметно вышли из Ледяного города. Очевидно, они спустились к Белевке с южной стороны своей крепости, прошли по устью Оки, обошли город Белев и неожиданно появились с запада от русских войск. Дозоры проспали либо не караулили вовсе. Об их расположении мог донести татарам человек Григория Протасьева. Когда московские воеводы вели переговоры, с тыла на их полки налетели конные татары "и учали русь сетчи". Улу-Мухаммед "взял в руки оружие, и заскрежетал зубами, словно дикий вепрь, и, грозно засвистав, словно огромный страшный змей, ожесточился сердцем своим, и воскипел злобою. Если прежде смирялся он несколько перед великим князем, и повиновался ему, и звал его братом своим и господином, то теперь вышел он на бой против многих воевод великого князя с немногими своими воинами, рыкая, словно лев, и, словно змей, страшно дыша огнем от великой горести. И хотя было у него всего три тысячи людей, из которых только тысяча была вооружена, не дрогнул он и не побежал от московских воинов, отчаявшись остаться живым, и больше надеясь на Бога и на свою правоту, нежели на силу и на своих немногочисленных ратников". 

 

Григорий Протасьев, стоящий до этого на стороне московского войска, со своими людьми вдруг кинулся в бегство и, создавая панику, кричал: "побежи, побежи! И побегоша, а тотарове погнаша, секучи". Таким образом, "другие полки, стоящие по сторонам и позади стоящие, побежали, никем не гонимые. Сие видев, прочие побежали, а татары, мало гнавшись, остались… Князи же старшие, которые ранее гордились, думали уже, что хана пленили и всех татар победили, и потому мира не улюбили и устроения военного не хранили, ныне убежали со стыдом и скорбию многою". "И многое множество побито было русских воинов, так что один агарянин десять или более русских одолел, согласно сказанному: "Ибо они народ, потерявший рассудок, и нет в них смысла. О, если бы они рассудили, что с ними будет! Как бы мог один преследовать тысячу и двое прогонять тьму, если бы Бог тех не предал и Господь не отдал их!" И так с ними произошло: ибо эти в смирении мира просили, а те возгордились и погибли. Тогда убили князей множество и бояр, а князья (Шемяка и Красный) бежали с малой дружиной", "а тотарове все целы" остались. "Было же сие месяца декабря в пятый день". Были убиты в том бою: Андрей Шонуров, князь Федор Тарусский, князь Андрей Стародубский, Микита Туриков, Семен Горсткин, Кузьма Порховской, Иван Кузьминской, Андрей Хоробров, Дмитрий Каиса. "А инех бесчисленное множество побьено бысть и от своих хрестьян, которых, идучи к бою тому грабили". 

 

Русские летописцы с трудом находят рациональное объяснение поражению московских войск. Некоторые из них не упоминают о Григории Протасьеве ни слова и уповают только на Господа Бога: "и превозношения ради нашего и за множество согрешении наших попусти господь неверным одолети многому воинству православным християном, яко неправедне бо ходящим нашим и свое християнство прежде губящим". В этом случае бегство русских полков объясняют гонением со стороны неведомой силы. "Так покорность и смирение пересилили и победили свирепое сердце нашего великого князя, дабы не преступал он клятву, даже если дал ее поганым. О блаженные смирение и покорность! Ибо не только христианам помогает Бог, но и поганым содействует. Случалось, что при заключении важного договора, на Руси в поруки брали святителя Николая. Такая клятва считалась священной, и при этом не требовалось никаких дополнительных гарантий. Очевидно, это связано с одним из первых чудес, связанных с его именем, на русской земле, которое датируется концом XI в. По преданию, некий киевлянин, державший у себя в плену половца, решил отпустить его восвояси с тем, чтобы тот привез ему за себя выкуп. В поруки им был избран Николай Мирликийский. Половчанин поклялся перед иконой святителя, что вернет выкуп, но, выбравшись на свободу, совершенно не собирался этого делать. Тогда святитель Николай, наслав на него болезни и явившись ему во сне, заставил сдержать свое слово. Вернувшись в Киев с выкупом, половчанин первым делом пришел в храм и молился Николаю чудотворцу за отпущение своего греха и избавление от напастей, после чего пошел к киевлянину и рассказал о свершившемся с ним чуде.