Павел Васильевич Жуковский (1845–1912), художник, инициатор создания Белевского краеведческого музея

Дитя двух культур

«Павел Васильевич похож на красного рака: мурчит и копышется. Лоб у него славный, глаза черные и очень веселые», – писал Василий Андреевич друзьям о новорожденном сыне. Счастливый отец, которому было 62 года, тогда уже давно хворал («Простудился сперва, потом моя старая болезнь хотела было ко мне присуседиться; произошло биение сердца, которое и теперь продолжается»), поэтому передавал им младенца в «любовь и благоволение».

Понимая, что его век подходит к концу, Жуковский старался сделать все, чтобы обеспечить будущее сыну и дочери, которая была двумя годами старше брата: «Думать, что ты сам уходишь, а их оставляешь чувствовать одиночество – вот что больно!». Придворный воспитатель будущего императора Александра II и его детей сумел заручиться участием самых влиятельных людей России в судьбах Павла и Александры: самодержец стал крестным отцом мальчика, а дочь приняли в фрейлины.

В семь лет мальчик остался без отца. Вскоре умерла и мать – дочь художника Герхарда фон Рейтерна. К тому времени Павел «в душе был художником и мечтал только о такой карьере; между тем его определили в Санкт-Петербургскую гимназию, которую он посещал очень неохотно, занимаясь лишь живописью. Его опекун, однако, не хотел и слышать о том, что Жуковский намерен быть живописцем, а не чиновником-карьеристом», – свидетельствовал авторитетный архивист, один из основателей Пушкинского дома Борис Модзалевский. В своем дневнике Борис Львович приводит рассказ Павла Васильевича о том, как ему удалось добиться осуществления мечты: «Я, – говорит он, – решил во что бы то ни стало бросить гимназию и уехать за границу для занятий живописью. В одно прекрасное утро я проснулся ранее обыкновенного, взял свои акварельные краски, развел камин, не жалея; затем запачкал во многих местах простыни на постели, подушку, ковер, нахаркал в горшок и навел и туда краски – одним словом, сделал вид, что всю ночь я прокашлял (у меня, действительно, в это время был кашель). Когда человек пришел будить меня идти в гимназию, я сказал, что мне нездоровится и что я не пойду. Человек, испуганный видом окровавленной постели и ковра, побежал к опекуну (его дядя, ротмистр Александр Гергардович Рейтерн, флигель-адъютант Александра II – Ред.), тот засуетился (я был ему поручен Государем), пригласил двух знаменитых тогда врачей. Те начали меня выслушивать и выстукивать и поняли, что если у меня и не скоротечная чахотка, то во всяком случае нечто очень серьезное в легких и что меня необходимо отправить в теплый климат. Вообразите себе мою радость, когда меня послали в Рим, – моя мечта как художника была попасть именно туда! Кроме того, я прожил довольно долго у моего обожаемого дедушки Рейтерна (тесть Жуковского-старшего в рядах лейб-гвардии участвовал в заграничном походе русской армии 1813–1814 гг., в битве под Лейпцигом потерял руку, из-за слабого здоровья вынужден был покинуть Россию и жил за границей; благодаря стараниям зятя стал живописцем Императорской семьи и получал содержание 2400 рублей серебром – Ред.), которому мать завещала меня отдать на воспитание, но к которому, нарушив ее волю, меня не послали, а оставили в России, чтобы я мог сделать «карьеру». В течение нескольких лет я жил за границей, был, между прочим, в Боннском университете, но, главным образом, занимался, и очень усердно, живописью, ожидая, когда по достижении 21 года я буду в состоянии по своему усмотрению распоряжаться своей судьбой».

Державный крестный отец высочайше санкционировал выбранный Павлом Жуковским путь в искусство: «Написав картину «Богоматерь с мертвым Иисусом», я повез ее Государю Александру II и тут объявил ему о своем желании посвятить себя живописи. Он сказал: «Хорошо, поезжай, куда хочешь, – я уверен, что если бы жив был твой отец, то он разрешил бы тебе быть тем, чем ты быть хочешь». На другой день я получил извещение, что пенсия, которую я получал после смерти отца до совершеннолетия, продолжена мне Государем пожизненно! Это было крайне для меня важно, так как я не имел бы ни гроша, ибо после отца ничего не осталось».

Молодой художник много работал, постепенно создавая себе имя в искусстве. В 1869 году его приняли в Московское общество любителей художеств, Академия художеств присвоила ему звание почетного вольного общника, на следующий год Павел Васильевич вошел в члены Общества поощрения художников. Но плавное течение жизни взорвало известие о том, что у его сестры – роман с великим князем Алексеем, Александра ждет ребенка. Жуковский попытался вызвать его на дуэль. Император запретил сыну принимать этот вызов. Беременная фрейлина уехала за границу и в австрийском Зальцбурге родила сына (в дальнейшем граф Алексей Жуковский-Белевский воспитывался при участии императорской семьи, пережил революцию и был расстрелян в 1932 году на Кавказе).

Отправившись вслед за нею, Павел Васильевич так и провел большую часть жизни за границей. К этому периоду относятся наиболее известные работы художника, в том числе декорации и эскизы костюмов для оперы Рихарда Вагнера «Парсифаль». Композитора и художника связывала тесная дружба. Так, Жуковский преподнес Вагнеру на день рождения картину «Святое семейство», изображавшую членов семьи композитора в образах Христа, Богоматери и ангелов, а самого художника – в виде Св. Иосифа. В следующий раз расписал деревьями, птицами и цветами огромный кусок атласной материи, украсившей наподобие ковра зал виллы композитора. Вагнер ответил в 1882 году завершением к дню рождения художника работы над партитурой «Парсифаля», а затем создал «Жуковский-марш», рукопись которого вручил Павлу Васильевичу.

Погружаясь в глубины западного искусства, Жуковский не порывал связи с родиной – дружил с Маковским,
Репиным, Поленовым, Савицким, переписывался с Иваном Тургеневым, часто встречался в Париже с Алексеем Толстым.

К концу 80-х годов XIX века время сгладило остроту воспоминаний о державном романе сестры, и Жуковскому было возвращено императорское благоволение. «Александр III был ко мне особенно милостив, – рассказывал Павел Васильевич. – При Александре III я был единственный человек «во фраке», то есть без придворного звания, и Александр III это очень ценил, так как я был как бы его частным знакомым, мог являться, когда угодно, говорить, о чем хочу. Он был тонкий знаток музыки и искусства и ценил во мне собеседника по этим вопросам. Он знал о моей дружбе с Рихардом Вагнером, любил мои картины». В частности, художнику было поручено подготовить проект памятника Александру II в Кремле. К сожалению, мы знаем эту работу только по иллюстрациям – памятник был снесен в 1918 году, а его постамент – десятью годами позже.

В 1893 году Жуковского избрали действительным членом Академии художеств, он был членом-учредителем по устройству Русского музея в Петербурге, участвовал в разработке проекта здания Музея изобразительных искусств в Москве. Павлу Васильевичу мы обязаны еще и тем, что он сохранил перешедшие к нему от отца бумаги Пушкина. В молодости художник подарил их своему гимназическому другу Отто-Онегину, а в конце жизни активно способствовал передаче этих реликвий Пушкинскому дому. «Высокого роста человек (он ровесник Александра III), с выразительным, красивым лицом, с седыми усами и жидкой небольшой бородой, в седом парике, гладко прилизанном наперед, иногда одевает пенсне – и тогда еще красивее», – описывал художника Борис Модзалевский, встретившийся с Жуковским в 1908 году в Париже.

Рожденный во Франкфурте-на-Майне, выросший в Санкт-Петербурге, учившийся в Германии и Италии – дитя двух культур, русской и западной, Павел Васильевич всегда оставался русским человеком и своей родиной считал родину отца – Тульскую губернию. Не случайно же в 1903 году он принял участие в 1-й тульской выставке картин местных художников, не случайно наезжал в Тулу и Белев. По его инициативе в 1910 году в Белеве открылся земский научно-образовательный и художественный музей. Жуковский-младший стал попечителем музея, а также подарил ему 33 картины, ранее хранившиеся в Русском музее в Санкт-Петербурге. После смерти Павла Васильевича музею было присвоено его имя.

Валерий РУДЕНКО